Нет, я не был поклонником «Крэнберриз». Из всех альбомов слушал только один, но слушал много, часто (где-то с 1998-го по 2000-й) – альбом 1994-го года «Не стоит спорить», второй в дискографии (которой, кстати, не интересовался). Нет, не потому, что группа не нравилась – просто бывает так, что услышанного достаточно или даже многовато. Долорес, которая, оказывается, и старше-то меня всего на пять лет, умела так выложиться в каждой песне, так зацепить… Что другой Долорес мы и не искали. И следующий альбом априорно грозил разочарованием. Писатель пытается вложиться полностью в слово, нужны для этого кипы страниц, и вот потом его вычитывают, словно восстанавливают по клеточке, по ДНК, по особенностям речи, видения... А она вся была – голос. Губы – как птичьи крылья в момент взлёта. Сильно оттолкнулась воздухом от земли…
Если подыскивать самое объемлющее её голос слово, то это всё же будет «женственность». Однако не понятая там как-нибудь гендерно, «няшно» или ещё как-то вульгарно – нет, эта женственность особенно вибрировала как раз на низких нотах, равно как и на фирменных «тирольских» верхах, но это было – Внутреннее, Её, Она… В этой женственности было необъяснимое лидерство спрятано, именно лидерство – способность убеждать, уводить, понимать то, что ты думаешь, пока она поёт. Скажешь тут добавочно – «обаяние», и снова промахнёшься. Поверхностно: она не рисовалась. Нет, там не было ничего от флирта, от сценического поведения – Долорес брала в полон только искренностью. Это невозможно долго тиражировать, воспроизводить. Мне кажется, тут и кроется причина её длительных депрессий – концертный, живой диалог со зрителем, который только и восполняет то, о чём поётся в песне Empty, нельзя «ставить на перемотку» и включать заново. А шоу-бизнес, пусть в нём ты и нехарактерный персонаж – опустошает.
Позволю тут себе высказать вроде бы истасканную и банальную метафору, сравню рок и любовь. Тем более что в знаменитой формуле «секс, наркотики и рокенролл» - формуле жизни первого поколения рока, - как бы они как бы рядышком. Так вот: если вслушаться в любую песню с альбома 1994-го года, ловишь себя на ощущении, что голос подпускает к себе там очень близко. Заманивающий, с предыханием, в себя голос. И если представить это в масштабах зала, то и получается близость. А в ней, как известно, самоё главное – взаимность. То есть секс-то может быть всяким – зачастую «неравным», то есть без близости. И тут мне вспоминается глупо-пузатое высказывание вокалиста «Чайфа» в самовосхвалительном каком-то документальном фильме (или в общем фильме про рок-клубы, не помню - не суть): «Мы поём и играем так, как будто хотим трахнуть весь зал». Посмотришь на эти «студни» и даже не представишь, как они это делают в единоличном масштабе…
Извиняюсь за контрастный душ сравнений. Но вы сами судите: в чьих песнях больше сексуальности? Даже так сухо поставим вопрос... То есть – да, чтоб вот так быстренько трах-бабах с собачьей скоростью, это конечно «Чайф» («просто вместе немного теплей»), а вот чтоб нежность, чтоб lingering – это The Cranberries. No need to argue anymore – финальная песня альбома 1994-го года это как бы и переход уже от избыточной нежности к мирной жизни, к быту, понимаемому на контрасте с войной (песня «Зомби» с этого же альбома) как величайшее достижение. Долорес впускает в свой внутренний мир с первой же песни, с «Оды семье», чтобы показать прелесть самой простой (почему-то мне кажется, дорисовывается, что сельской) жизни…
Я специально, с великим любопытством смотрел лондонский концерт «Клюковок» - ещё на ВХСке. Мне её давала в 1998-м Маша Саморукова, студентка нашего МГППУ (на пару курсов младше) – она и была проводницей в мир этой группы. И сама прекрасно пела голосом, очень близким к тембру и манере Долорес, и свои песни были у неё такими же… «на травах». Жила она в Звенигороде, в бревенчатом домике, имела обаяние смоляноволОсой бледнокожей луноликой девушки из народа (длинные чёрные волосы, в которых легко запутаться, обволакивающий карий взгляд), и в тогдашней моей группе «Отход» у нас с ней были удивительные отношения. На грани близких, но без чего-то важного, главного, а потому всегда и на грани – что заставляло писать новые песни, устраивать новые репетиции, слышать друг друга и… слышать Долорес. Она нам что-то рассказывала за нас, лучше нас. В те годы завершалась и моя первая любовь, ставшая сюжетной основой «Поэмы столицы» - и эта, другая Маша, и голос Долорес пришли ко мне вовремя, рассказали что-то, что только облик моей Маши Первой подсказывал…
Oh, You said you’ll never will leave me alone…
Мне кажется, отношения Долорес и зала – если брать тот концертик лондонский (пересматриваю его сейчас – вызывавшее нашу коллективную отходовскую зависть и восхищение, было так просто сыграно, но такой мощный ореол вокруг себя создавало – создавалА! Долорес…), это отношения, это допущение во внутренний мир, оно перестало быть «равным». В том смысле, что ответ даже «дирижируемого» Долорес зала не был восполняющим, адекватным. Она и пела об этом на всё том же альбоме, вроде бы много раз в других песнях эта же фраза у других групп попадается, но у неё так лично, так убедительно: «моя кровать без тебя пуста, коснись моего лица, нащупаешь там себя»…
О простом всегда пела, но имела доступ ко всем струнам даже «загадочной русской души». Хотя не каждое слово-то нам было тогда ясно. Вообще, тут и колорит национального «айриш» очарования являлся – через простое, и хотелось закутаться в этот англо-ирландский, кельтский островной мир, живущий себе без нашего индустриального размаха и евразийских территорий. Убежать в ясность неба, в войлок всей кантри-эстетики, поверить этому простому струнному саунду – «будем играть на чистякЕ», как выражался Олди из «Комитета охраны тепла»…
Верно замечают мои товарищи: песня «Зомби» вообще-то не просто антивоенная и примирительная, она написана не «с ирландской» стороны, а с лондонской. Но вот вам чудо: берёт этот женский голос за самое живое, и ведёт в сторону мира обе стороны. И фотографии сексуальных автоматчиц из ИРА не убеждают более продолжать сопротивление: Долорес ведёт к «миру любой ценой», часто упоминая и в других песнях простейшие истины с материнской болью, ещё до материнства. Она была матерью троих детей, но после её развода с мужем (прожили 21 год вместе) все дети проживали с ним в Канаде.
Что мы знали, кстати, об отношениях Англии и Ирландии до Долорес? Думаю, многие – ничего. Хотя, песню «Sunday, bloody Sunday» U-2 – лично я, конечно, слышал. Да, Боно, да, Джойс… Но именно она смогла поставить проблему ребром. И под напором такого общественного мнения сошла на нет деятельность ИРА (я сейчас никаких оценок не даю, само собой), и оправданный драйв песни «Зомби» - не просто жужжалово ради жужжалова, - выполнил свою работу, он «прожужжал все уши», и настал так нежно ею воспетый мир.
Она была аполитична? Да, и видела в этом добродетель. Вот Боно, вокалист легендарной U-2 – он другой, он вписывается во все прогрессивные и правозащитные движухи, то везёт презервативы в сжираемую СПИДом Африку, то, например, протестовал по поводу запрета чешского комсомола в «нулевых» (уж об этом вы точно ничего не знаете). А она – не меняла семейно-уютной темы, а только перекрашивала, перестригивала волосы. Стала словно бы не самою собой, а поколением альтернативщиков разукрашиваемой куклой. В очередном клипе Salvation являлась с какими-то немыслимыми, пружинно торчащими во все стороны дрэдами…
Быть услышанной современниками – важно, но важно и вести их куда-то, а не по кругу. Вот тут, наверное, и крылась некая бытийственная причина, сделавшая возможной такой мгновенный уход – хотя его причина до сих пор скрывается полицией, как принято в таких деликатных случаях, чтобы избежать реактивности поклонников.
Её пение – это пение-дыхание. И если брать из той же альтернативной когорты сопоколенниц – то ни попсовая Garbage, ни No Doubt, ни Guano Apes, ни The Cardigans (сами меж собой жутко разнящиеся) не становятся с нею в ряд по глубине голоса и содержания песен. Была ли она «ирландской Янкой»? Нет, у Янки всё было трагичнее и скоротечнее – Долорес так любила и воспевала простейший мир, что когда поклонники увидели её беременной это было самым логичным и прекрасным в той, ею же наколдованной ситуации… Да, нечто общее в дыхании уЯнки Дягилевой и Долорес О’Риордан было – только Янка дышала быстрее и «выдышала» жизнь поспешно. А вот что с Долорес стряслось, я до сих пор не понимаю, и, честно – не хочу понимать, принимать. Буду слушать то, что не услышал «онлайн», - о, это бродское «отстающее письмо»!..
Спросите, какой я последний альбом их слушал – да тот же самый, 1994-го, мне хватило. Он пришёл вовремя и вовремя же ушёл. Осталась кассета, хромовая – те, помните, «тэдэкА сидИ-инг» которые назывались? Первая копия… И последняя.
Хоть мы могли не следить более десятилетия за ними, за «Клюквами», но сейчас ощутили резкий провал – словно та суетная пустота, что нас разделяла, теперь только стала видна во всю длину. Сколько там километров до Туманного Альбиона?
Увы, теперь это непреодолимое расстояние. Оно же и время.
